Интервью с Александром Аркадьевичем Корольковым, почетным профессором Российского государственного педагогического университета имени А.И.Герцена, профессором Института философии человека Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена, доктором философских наук, лауреатом Премии Президента Российской Федерации в области образования, академиком Российской академии образования.

При реализации проекта используются средства государственной поддержки, выделенные в качестве гранта в соответствии с распоряжением Президента Российской Федерации от 01.04.2015 № 79-рп и на основании конкурса, проведенного Фондом ИСЭПИ.

 

Алексей Павлович Козырев: Сейчас в наших трудовых коллективах внедряют такую систему оценки работы ученого, когда либо зарплата, либо какие-то дополнительные выплаты зависят от количества публикаций. Есть ли у вас это на факультете? Учитывается ли публикационная активность при поощрении?

Александр Аркадьевич Корольков: Я знаю, что в некоторых университетах Санкт-Петербурга эта система уже работает, и там действительно поощряют за каждую опубликованную статью, особенно в зарубежных изданиях, которые считаются наиболее престижными Scopus и т.д. К счастью, в РГПУ им. А.И. Герцена эта система в полной мере не работает. Почему я говорю к счастью? Слишком много мы уже совершили ошибок, связанных с тем, что слепо заимствуем то, что пытаемся перенимать из западных университетов. В самом деле, вроде уже были вещи достаточно очевидные, но, тем не менее, мы не сумели противостоять им в масштабах всей страны. Допустим формализованное ЕГЭ, которое учитывается при поступлении в вузы, не многие университеты устояли перед этим соблазном и очень хорошо, что в Московском университете существует, помимо учета результатов ЕГЭ, еще один экзамен, который позволяет самостоятельно оценить университету  возможности и достоинства того или иного абитуриента. 

А.П.К.: То есть вы считаете, что вот эта оценка по мировым базам, она идёт в том же русле, что и введение ЕГЭ как аттестации школьников? 

А.А.К.: Да, и не только это, я думаю, что наши попытки перенести в том числе и эту градацию: бакалавр, магистр и ликвидация пятилетней формы образования- это тоже наши ошибочные шаги, вопреки нашим самостоятельным завоеваниям историческим в высшем образовании, которые позволили готовить отнюдь не самых худших специалистов. Ведь мы очень хорошо знаем, что наши выпускники очень хорошо востребованы на Западе. Скажем, из Новосибирского Академгородка, а это  выпускники Новосибирского университета, в первые же годы  реформ на Запад выехало более 400 молодых научных сотрудников, это не статистика, но свидетельства  ученых Академгородка, которыми я часто общался в 70-90-е годы. . 

А.П.К.: Это естественники или разные специальности?

А.А.К.: Разные, конечно, прежде всего, речь идёт о естественных и математических дисциплинах. 

А.П.К.: А есть ли какая-то разница в оценке, допустим, качества подготовки гуманитариев и естественников, в том числе и оценки труда ученых, гуманитарных специальностей и естественных специальностей? 

А.А.К.: Я думаю, конечно, надо разрабатывать эти критерии для гуманитарных наук специально. Ведь не случайно, недавно, даже при встрече с нашим Президентом, директор Эрмитажа М.Б. Пиотровский ставил вопрос о том, что нельзя критериям оценки гуманитарных специалистов делать только публикацию статей, причём в определенных журналах. Ведь для гуманитариев очень важно написать хорошую книгу и это всегда было так. Я в качестве парадокса, всегда обычно привожу простой пример своим студентам: получается, что Канту надо было не писать "Критику чистого разума" вообще все его «Критики», Гегелю не надо было писать "Феноменологию духа" и все прочие большие сочинения, а достаточно было печататься просто в определенных журналах, которые входили в какой-то список. Я думаю, это нелепо, когда мы обращаемся к таким примерам, но мы же дошли до этого парадокса. 

А.П.К.: То есть основной единицей публикаций для гуманитариев является монография, а не статья? Что больше влияет на историю науки? 

А.А.К.: Во всяком случае, это один важнейших критериев, бывает, конечно, и статья, которая совершает некий переворот и является вехой не только в личной биографии исследователя, но и в истории гуманитарной науки. Затем, кого интересуют, особенно на Западе, кроме славистов, публикации по русской литературе, по русскому языку? Также как среди философов и историков, публикации связаны с историей нашей отечественной мысли. 

А.П.К.: Я думаю, что тех, кого интересует на Западе, они прекрасно читают по-русски, те, кто занимается русской литературой, русской философией.

А.А.К.: Как правило, да. Я полагаю, что мы, потеряв позиции русского языка на международной арене за эту четверть века, и в научном отношении проигрываем, почему, например, на большинстве конференций, вдруг русский язык перестал быть рабочим языком? Это очень важно, чтобы русский язык, не только для продвижения языка, но и для продвижения нашей науки в определенных областях и не только был рабочим языком научных конференций. 

А.П.К.: Почему это важно, из патриотических соображений, из государственных или из-за того, что русский язык особенно значим в системе мировых языков?

А.А.К.: Я думаю, что это и признание статуса нашего языка в мировой культуре, в мировой науке, и приобщение к русскому языку мировой науки. До определённого времени, не будем объяснять, почему это было, но огромное количество стран хорошо знали русский язык и это было естественно, причём очень близкие нашей культуре страны, к сожалению, сегодня не могут говорить по-русски, не могут, не только включиться в разговор, но и в любое научное общение. 

А.П.К.: Вам приходилось в советское время выезжать в другие страны и преподавать там философию. На каком языке вы преподавали?

А.А.К.: Да, я работал три года в Праге и Братиславе, в университетах. Я читал на русском языке. 

А.П.К.: С переводчиком? 

А.А.К.: Нет, я читал философам, филологам, экономистам и они прекрасно понимали, более того, я был во многих семьях, и дети, которые учились в школе, все прилично знали  русский язык. Сегодня, мне мои друзья словаки, говорят, что меня уже никто из детей не поймёт, потому, что они ориентированы на английский язык, но это мы знаем даже по нашим близким прибалтийским друзьям, которые естественно хорошо знают русский язык, а вот с детьми дело уже обстоит сложно.

А.П.К.: А как вы считаете, какой процент у нас, ученых, исследователей может свободно писать статьи на английском языке? Вы можете писать свободно на английском языке? 

А.А.К.: И я не могу, и все доступное мне окружение, совсем не глупых людей и плодотворно работающих в науке, тех, кто выезжает на международные научные конференции и которых с интересом слушают. Ведь существует синхронный перевод, обычно на конференциях и мы знаем, и вопросы задают, и дискуссии возникают, это продвижение нашей культуры. Русский язык должен быть равноправным языком научного общения, как и немецкий, французский, китайский. Понятно, что английским языком надо владеть, беда предыдущих поколений была в том, что в силу исторических обстоятельств, плохо преподавали язык, и не было практической необходимости хорошо владеть разговорным языком. Выезжать практически не удавалось, и достаточно было знать язык на уровне перевода книг различных публикаций, так большинство наших студентов и готовилось.

А.П.К.: А ваши аспиранты сейчас знают английский язык? 

А.А.К.: Очень редкие. 

А.П.К.: Но публикации они делают для своих диссертационных исследований на русском? 

А.А.К.: Да, преимущественно на русском. 

А.П.К.: А есть обратные примеры, когда у аспиранта есть иностранные публикации? 

А.А.К.: Мне сразу даже трудно ответить на этот вопрос, поскольку это действительно исключение. Обычно это бывает, когда кто-то выезжает на научные конференции. У нас есть молодой специалист, который уже со студенчества ездит в Германию, он переводит немецкую философскую классику – неизданные сочинения Фихте, Шеллинга. 

А.П.К.: Это публикации в сборниках, материалах конференции, скорее, чем в журналах?

А.А.К.: Да, конечно. И издание книг. 

А.П.К.: А вот количественный индикатор, чем ещё его можно восполнить? То есть оценивать труд ученого нужно, а почему его нужно оценивать, что можно сделать мерилом труда ученого гуманитария? 

А.А.К.: Вы имеете в виду публикационную активность? 

А.П.К.: Нет, вообще. Эффективность труда ученого гуманитария, по каким параметрам можно оценить, так количество аспирантов или число прочитанных курсов лекций, или общественно значимые проекты, которые реализуют. Условно говоря, перед администрацией есть задачи, как-то ранжировать сотрудников, оценить эффективность. Является ли количество публикаций в топ 25 или ВАКовких журналах единственным способом оценки эффективности? 

А.А.К.: Я думаю, что, во всяком случае не единственным. Поле деятельности гуманитария несравненно шире публикационной сферы – он может участвовать в обсуждениях, он должен заявить о себе как личность в культуре, в собственной области знаний, и я думаю, что не побочное для ученого гуманитария дело участвовать в телевизионных дебатах, в радиопередачах, т.е. сделать так, чтобы его голос был услышан и узнаваем. Мы хорошо помним деятельность Дмитрия Сергеевича Лихачёва, который, в сущности, был известен стране и в смежных областях науки тем, что он был своего рода медийной фигурой, как мы сейчас бы сказали. Его мнение звучало, по-разному даже его деятельность можно оценивать по разному, но, тем не менее, это тоже один из критериев, если учёный  высказывает спорные утверждения, он и в этом является полпредом нашей культуры и той области знания, которой он занимается. Были, например, встречи в Останкине в советское время, на которых выступали деятели культуры, науки и им задавали вопросы, они проводили авторскую программу и тем самым они воздействовали на формирование мировоззрения, на развитие культуры.

А.П.К.: Сегодня, среди петербургских коллег, можно назвать ученых такого рода, как Лихачёв, который определял бы климат в обществе через масс-медиа, через какую-то публичную работу, выступления, именно в вашем институте или в вашей среде? 

А.А.К.: Довольно трудно сейчас, вообще выделить такие фигуры, которые проявляли бы себя на таком уровне, не только в Петербурге, но и в Москве и других городах.  Но это вовсе не показатель того, что таких ученых нет, это скорее свидетельство того, что нет востребованности на то, чтобы такие голоса звучали. В Москве, возможно проще, там есть ведущие телевизионные каналы и на них как-то приглашают известных учёных, собственно они известными зачастую становятся как раз из-за того они проявляют себя в этом информационно-медийном пространстве. Я бы не рискнул сегодня выделять специально какие-то имена, чтобы не обижать кого-то из своих коллег, но все-таки, может в небольшой степени, но делается и в Петербурге. Дело не только в медийности, конечно, критерием научной значимости ученого не может быть только телевидение или только радио, это скорее дополнительный критерий, не обязательный для ученого. 

А.П.К.: Есть ли у вас публикации за рубежом? Публикации монографий, в том числе переводные статьи в сборники, высокорейтинговых или нет?

А.А.К.: Так сложилось, что переводы моих работ были как раз на излете советского периода нашей истории, были переведены мои книги: «Пророчества Константина Леонтьева», «Диалектика и теория медицины», фрагменты книги о философии нормы в биологии и медицине 

А.П.К.: На какие языки? 

А.А.К.: На польский, словацкий, немецкий. Даже более популярной была моя книга о философских проблемах теории медицины, но это можно объяснить, поскольку это тематика на пересечении интересов философии, медицины, биологии. 

А.П.К.: В каком году появились такие публикации по философии медицины, именно на иностранном языке? 

А.А.К.: В Польше в 90-х годах вышла книга о Константине Леонтьеве, получается, что уже в постсоветский период, так как на русском языке она была опубликована в издательстве Санкт-Петербургского университета в 1991 году, в Чехословакии моя книга "Диалектика и теория медицины" переводилась в конце 80-х годов. Статьи в Scopus оказались только от того, что они были написаны по философии медицины и публиковались и у нас тоже в "Вестнике Академии медицинских наук», а вот опять же, книга моя, по проблеме нормы в медицине, она хоть и попала в библиотеки Запада, но я их встречал в библиотеках Западной Германии, Чехословакии они были, на русском языке. 

А.П.К.: А иностранный перевод польский существует? 

А.А.К. Да, я уже сказал, что книга была переведена на польский.

А.П.К.А кто инициировал эти переводы, вы сами инициировали? 

А.А.К.: Нет, больше всего меня удивило, что какой-то интерес к Леонтьеву был проявлен именно поляками, может быть, это объясняется тем, что наш мыслитель какое-то время публиковался в Варшавском журнале, Университет в Торуни известный, исторический. После того, как книга была переведена, меня туда пригласили, я прочитал лекции, не только о Леонтьеве. Они с интересом встретили лекции по истории русской философии. В том то и дело, что при непосредственном соприкосновении с западной аудиторией, если есть интерес к личности ученого, то этот интерес продолжается и развивается в ходе встреч. Именно от того, что нас плохо знают, зачастую к нам относятся довольно пренебрежительно, как к носителям культуры. 

А.П.К.: У вас есть сейчас какие-то международные проекты, сотрудничества, совместные исследования, стажировки, публикации, международные конференции, в которых вы участвуете? 

А.А.К.: Я уже организацией конференций не занимаюсь, в принципе всегда был плохим организатором, но что касается нашего факультета философии человека, на котором я работаю, у нас достаточно много международных конференций. 

А.П.К.: Он сейчас стал институтом? 

А.А.К.: Да, сейчас Институт философии человека. Наиболее известная наша конференция - это «Ребёнок в современном мире», каждый год избирается какая-то новая тема, в этом году будем обсуждать проблему детства в информационном пространстве. 

А.П.К.: С какого времени она проходит?

А.А.К.: Приблизительно с 93-ого. Я перешёл в РГПУ имени А.И Герцена в 91-ом году и буквально вскоре, через года два, эта конференция была запущена, тогда я тоже принимал некоторое участие в организации. 

А.П.К.: Большое международное участие в этой конференции? 

А.А.К.: Там обычно во все годы участие принимали руководители консульств, которые есть в Санкт-Петербурге: Испания, Швеция, Финляндия и т.д. И по возможности приглашали ученых, к сожалению часто вопрос упирается в финансирование, каким образом пригласить того или иного ученого, в этом отношении мы трудности испытываем при приглашении отечественных ученых. Вот в этом году А.А.Грякалов, профессор нашего факультета, не мог поехать в Красноярск как приглашённый, потому что у них не нашлось денег, между тем как в предыдущие годы ездил. Показательно, кстати говоря, что этот профессор бывает на международных конференциях, в Кембридже, в Корее, в некоторых европейских странах, но скорее через Институт русской литературы, а не как философ, потому, что, вообще-то говоря, это традиция в русской философии, когда занимались одновременно и мыслью, и литературой. Мы знаем хорошо, что многие наши русские философы были профессиональными писателями, поэтами, можно перечислить множество имён, эта традиция не исчезла и до сих пор. Мы же часто участвуем в филологических конференциях, в конференциях по проблемам культуры, и это тоже одно из завоеваний нашей культуры. Поэтому какие-то формальные критерии оценки, здесь оказываются довольно затруднительными, где мы проявляем себя в большей степени: в области филологии, истории или философии, в собственном смысле слова. 

А.П.К.: Если взять гуманитарные науки, то, как бы вы оценили место философии, какие науки наверху, какие внизу и где находится философия из гуманитарных дисциплин, именно у нас в стране? С точки зрения общественного значения, внимания общества. 

А.А.К.: Я думаю, разговоров больше может быть сейчас об исторической науке, чем о философии. С филологическими науками сравнивать может быть трудно, а в отношении общественного значения, конечно философия опять же определяется тем, какие личности её представляют, и я думаю, что не самые может быть известные по публикациям философы, становятся более авторитетными в тех или иных аудиториях. Есть молодые философы, которые вызывают громадный интерес не только в своей учебной аудитории, где они работают, но и при публичных выступлениях. 

А.П.К.: Сталкивались ли вы когда-нибудь с дискриминацией российских философов, в западных журналах, допустим WOS и Scopus, когда отказывались публиковать статьи или выдвигали определенные требования? 

А.А.К.: Непосредственно я с этим не сталкивался, но мне приходилось слышать мнения специалистов, которые столкнулись с этим. У нас выступал после событий на Майдане проректор одного из ведущих технических вузов, гуманитарий, философ, он часто выезжает за границу. Он говорил, что услышал недвусмысленное предложение -  если вы напишете статью, в которой поддержите Майдан или хорошо поругаете вашего Президента, то бесплатная публикация в ведущем журнале Scopus по соответствующей тематике вам будет обеспечена. 

А.П.К.: Это говорил представитель журнала? 

А.А.К.: Да, это говорил представитель журнала. 

А.П.К.: Какого, не знаете?

А.А.К.: Нет, это было рассказано в докладе этого ученого, не верить этому я не могу, потому что это человек ответственно ведущий себя. Я не думаю, что уважающий себя научный журнал такие предложения сделает. Все-таки это личное отношение того или иного редактора. Беспокоит другое, что даже опубликованные наши вещи за рубежом, в тех журналах, которые интересны русским читателям, не входят в списки тех изданий, которые уравнены хотя бы с ринцевскими изданиями наших журналов, не говоря уж о более высокой планке в оценке таких публикаций. Скажем, мы с вами публиковались, если мы говорим не только о журналах, в очень интересном издании "Богословская антропология", которая параллельно была издана и на немецком, и на русском языке. В Германии и Швейцарии она оказалась на полках библиотек, научных сообществ, но нигде в оценочные списки это издание не вошло. Далее, был богословский журнал на французском языке "Православная теология" в Париже, в русском православном богословском институте. Это издание Православного института, как мы знаем, этот институт уникальный, тогда, когда у нас богословие практически прекратило своё существование, только в этом институте богословская мысль некоторое время поддерживалась и развивалась известнейшими учеными и богословами: Булгаков, Зеньковский, Карташов, многие русские религиозные мыслители там работали и печатались. И вот, года три назад и у меня в журнале «Православная мысль» появилась публикация, нигде я не могу указать эту публикацию, мне говорят, что она не входит в списки Scopus и WOS. 

А.П.К.: Указать-то можно, видимо она просто не считается как высокорейтинговая. 

А.А.К.: Мы опять говорим о том, что считается, а что нет. 

А.П.К.: А вот на Западе является ли это правилом, чтобы в западных университетах, учитывались публикации в мировых базах, может быть это и для Запада не общее правило?

А.А.К.: Я думаю, что в большинстве случаев, они действительно самодостаточные и ценят собственную науку, собственную страну, поэтому ориентируются на то, что они востребованы в собственной стране. Собственно, у нас тоже одно время так и было, для гуманитарных наук это совершенно правильно. Точно также, я не договорил мысль о том, что ведь пятилетняя форма образования у нас оказалась очень эффективной, мы за пять лет успевали подготовить действительно полноценного специалиста, но получилось так, что мы пошли в хвосте у западных принципов, подготовки бакалавров и магистров, в результате бакалавриат оказался неполноценным университетским образованием, которое одновременно и не среднее и не вполне высшее, а в магистратуру идут не многие и уже в это время работают, полноценно не могут отдать свои силы учебе. 

А.П.К.: Мы сталкиваемся с тем, что там повторяют какие-то курсы в магистратуре. Потом в магистратуру приходят неподготовленные люди из других областей, с другой базой знаний. 

А.А.К.: Самая главная беда в том, что министерство подобными реформами и преобразованиями занимается без обсуждения, я не знаю, чтобы в последние два десятилетия министерство посоветовалось со специалистами, в том числе даже с академиками Российской академии образования о том, нужна ли та или иная перемена, реформа?  И вообще, какие перемены могут быть эффективными, оптимальными? 

А.П.К.: А как вы считаете, кто является лоббистом введения наукометрических показателей? Откуда исходит инициатива?

А.А.К.: Во всяком случае, это исходит не от специалистов, а от чиновников, вот это беда. 

А.П.К.: От чиновников уровня министерства или может быть законодателей, Государственной Думы?

А.А.К.: Маловероятно, что законотворцы вникают в такие детали, все-таки в недрах, прежде всего, Министерства готовятся такие документы, а потом они может быть подтверждаются уже на уровне законодателей. 

А.П.К.: В условиях той ситуации, которая сегодня складывается по отношению к Западу: импортозамещения, ориентации на свои ресурсы, это нормальная практика, когда мы оцениваем себя по западным рейтингам? 

А.А.К.: Я думаю вопрос риторический, конечно ненормально. 

А.П.К: Статус ученого в современном обществе, он повышается, понижается, по сравнению с советской эпохой, по сравнению с 90-ми годами, статус ученого гуманитария прежде всего?

А.А.К.: Безусловно, понижается, как понижается и общая культура в обществе, что отмечается повсеместно. Не только Задорнов может бесконечно иронизировать над невежеством современных выпускников школ и даже вузов, потому что в самом деле чудовищные примеры возникают у каждого, но я тоже иногда привожу своим студентам подобные примеры, когда, скажем, отправлял на почте в Минск поздравительное письмо и оно странным образом пришло в Минск через Украину, через Киев. Меня адресат спросил, отчего это произошло, я заглянул в квитанцию, которая у меня сохранилась, и в ней оказалось написано: Минск (Украина). И это написала недавняя выпускница школы. Столкнулся я с тем, например, что отправлял бандероль в Новосибирск, и девушка в окошке спросила меня: какая это область? Я ответил, большой город Новосибирск, какая ещё область? Она, порывшись в компьютере сказала, что нет такого города. оказывается она написала совершенно чудовищным образом «Новасебирск» или как-то так. К сожалению, таких примеров огромное количество. Я думаю, что это определяет и будущее науки. Случилось так, что мы были не лучшими гуманитариями, по сравнению с предыдущими поколениями дореволюционного периода, но все-таки те, кто пришли учиться в университеты в 50-60 годы, те, кто ещё приходил в солдатских сапогах, примером тому Шукшин являлся, они обладали некоей пассионарностью, некоей энергией, страстью к учебе и это давало свой эффект, несмотря на то, что культура была недостаточная на первоначальном этапе. Но сейчас существует большая беда, утрата страсти в учебе и горящие глаза все реже можно встретить в аудитории, которые бы выражали стремление к познанию. 

А.П.К.: Но, страсть навряд ли рождается количеством публикаций. Можно конечно, как в карточной игре стараться набрать как можно больше очков, но страсть формируется чем-то другим, не погоней за доходами или балами в рейтинге, а какими-то другими вещами, наверное? 

А.А.К.: Конечно и поэтому опять же возвращаясь к этому этапу поступления в вуз, я считаю это временным этапом, когда разрешают школьнику и считают это завоеванием, поступать в огромное количество вузов, потом, правда, ограничили до пяти вузов. Но все-таки самое лучшее, если школьник устремлён в один вуз или в три вуза, но по одной специальности, а не просто ему безразлично поступить ли на исторический факультет, филологический или философский. 

А.П.К.: Обычно другая альтернатива: юристы или не юристы.

А.А.К.: Все это звенья одной цепи и здесь надо, конечно, относиться к этому сейчас как проблеме спасения нашей страны, спасения её лица, её собственного профессионального уровня. Пока науку делают те поколения, которые сформировались гораздо раньше и у большинства этих ученых, специалистов, все больше возникает опасений, что преемственность может прерваться. Молодые поколения или не смогут ее обеспечить вообще, или не смогут обеспечить её на достойном уровне этих предыдущих поколений, а ведь должно быть наоборот, каждое поколение должно в чем-то опережать предыдущее поколение. 

А.П.К.: Ученые гуманитарии сегодня, какую общественную функцию они могут нести, помимо того, что они преподают, занимаются наукой? Должно ли общество требовать от них какую-то общественную миссию: советчик власти, консультант, эксперт, может быть, наоборот, оппонент, критик власти? Есть такая позиция, что гуманитарий должен в аппозиции к власти, должен критиковать власть, вот как вы думаете? Или может быть гуманитарий вообще не должен задумываться, чем занимается власть, что происходит в обществе, а должен заниматься проблемами своей науки? 

А.А.К.: Об обязанностях трудно говорить, кто что должен, нельзя никому указать. Я думаю, что любой гражданин, а не только специалист, так или иначе участвует в жизни общества. А воздействовать на власть, интеллигенция всегда воздействовала и как всегда в России интеллигенция выполняла противоречивую роль: одни радикально противостояли власти и тем самым готовили перевороты, революции, мы знаем какую чудовищную роль сыграла интеллигенция в подготовке катастроф начала и конца XX века, другие стремились к созиданию, многие из них критически относились ко многому, но они думали об улучшении, а не о разрушении. Вот эту грань найти, эту линию поведения необходимо. Прежде всего, надо любить свою страну, своё отечество, свою культуру и тогда все будешь делать с душой в той работе, с которой ты связал свою жизнь, как ещё апостол Павел говорил: «каждый должен оставаться в том звании, к коему призван». Если мы призваны быть носителями гуманитарной культуры, то, наверное, мы обязаны воздействовать и на власть. 

А.П.К.: Вы как академик Российской академии образования выполняете определенную функцию социальной экспертизы тех процессов, которые происходят в Российском образовании?

А.А.К.: Я думаю, что достаточно широко я пытаюсь это делать, начиная с экспертной оценки работ школьников, студентов. В конкурсах, где я зам. представителя жюри конкурса «Служение Отечеству: события и имена». Это проводит Центр национальной славы, причём уже много лет. И   в этом году он пройдет, кстати, при поддержке министерства, так что Министерство есть за что и поблагодарить. И Президентская библиотека в этом участвует, и Институт русской литературы (Пушкинский Дом). .

А.П.К.: Это Всероссийский конкурс? 

А.А.К.: Да, Всероссийский, его называют межрегиональным, он объединяет и студентов, и школьников. Из десятков субъектов нашей Федерации приходят работы, проходит большая работа по их оценке, там присутствуют разные направления: историческое, литературное, мультимедийное и художественно-изобразительное, в каждой из этих областей ведущие специалисты Петербурга оценивают эти работы. Вот это один из проектов, допустим, но доводилось мне выступать и в экспертных сообществах  Общественной палаты, Государственной думы  в её Комитете по образованию, затем, активно продвигаются проекты, связанные с Церковью. В Петербурге существовала и существует межвузовская ассоциация духовно-нравственного просвещения, которая объединяет не только вузы города, но и отчасти страны, насколько это возможно. Я тоже долго был Председателем научно-методического совета этой ассоциации, взаимоотношения религии и образования, светской культуры, сейчас определяют многое, потому что это форма идеологии в определенном смысле и так или иначе, это отражается на жизнь всего общества, всей нашей страны. 

А.П.К.: «Святость материнства», вы тоже участвовали там. 

А.А.К.: Да и «Святость материнства», и международные форумы на Родосе, «Диалог цивилизаций» и «Афонский форум» в трёх городах: Зальцбурге, Веймаре и Белграде, мне в двух довелось участвовать. Так что здесь как-то сразу всего и не перечислить, но, во всяком случае, я думаю, что такая работа является и научной, и общественно значимой.

А.П.К.: По радио или телевидению выступаете? 

А.А.К.: Да, у нас, кстати говоря, по проблемам образования о духовно-нравственном воспитании был разговор о том, нужно ли заниматься воспитанием в школе или воспитанием должна заниматься только семья? Вообще-то, казалось бы, совершено нелепый поворот разговора, но многие убеждены, что достаточно, если воспитанием будет заниматься только семья. Возникает вопрос, а если семья никуда не годная? А если родители алкоголики, то вообще никто не должен заниматься воспитанием? Да и занятые бизнесом, или иными заботами родители тоже часто не могут уделить должное внимание детям. Как школа может отстраниться от воспитания? Кто-то видит в этом диктат государства над личностью, что государство вмешивается в дела формирования личности, в воспитание. Вот такой дискуссионный разговор был у нас на петербургском телевидении не так давно. 

А.П.К.: И к какому мнению склонились участники? Должна быть воспитательная работа? 

А.А.К.: Участники склонялись к тому, о чем я говорю, но ведущий был такой, что он все время поворачивал разговор в ту сторону, что государство не должно вмешиваться в дела воспитания.

А.П.К.: А какой это был канал? 

А.А.К.:  Санкт-Петербург, с голубым таким шариком, точного названия канала не помню. Но ведущий пытался обосновать свою мысль о недопустимости вмешательства школы в воспитание тем, что так обстоит дело во многих западных странах и даже делал звонок своей знакомой в Париж, которая эмигрировала, чтобы она подтвердила, что там школа не вмешивается в дела воспитания, что это чисто наше, причём негативное явление. К счастью случилось так, что звонок не получился, обратной связи не оказалось, и подтверждения своей мысли он не нашёл. 

А.П.К.: Это очень сомнительный тезис, как раз во Франции, школы вполне занимаются воспитанием и через привитие франкофонии, французского гражданства и через отношение к ключевым событиям, например, Французской революции, ценность которой безусловна для французских школ. Мне кажется, что Франция не лучший пример для того, чтобы показать, что школы не занимаются воспитанием. 

А.А.К.: К сожалению, у нас кто ведёт передачу, тот и пытается как-то сделать определенную точку зрения доминирующей в этой передаче. 

А.П.К.: А вот власти города, каким-то образом оборачиваются лицом к ученым гуманитариям, есть ли какие-то акции, встречи, может быть, городские премии? 

А.А.К.: Да, я не могу здесь бросить камень в сторону администрации города, поскольку у нас есть на уровне города, губернатора серьёзная поддержка гуманитарных направлений существуют премии администрации города в области образования за лучшие книги, губернатор в области культуры поставил дело таким образом, что писатели объединены в конкурсе и ежегодно публикуются при поддержке Администрации города книги, которые несут нравственную позицию, которые способствуют воспитанию. 

А.П.К.: Это какая-то городская программа? 

А.А.К.: Да, она уже лет пять продолжается и мне по этой программе удалось опубликовать и философскую книгу «Драма русского просвещения», и книгу художественную - «Яблоко от Достоевского», которая вышла от Союза писателей. Конференции «Ребёнок в современном мире» тоже находят поддержку городских властей и многие другие проекты, которые, я думаю, так или иначе обращены к интересам воспитания наших школьников, студентов.

А.П.К.: Как можно способствовать повышению статуса науки в российском обществе, кто должен в этом участвовать? Может, бизнес должен активнее участвовать или власть, общественные структуры или сами университеты и научные структуры должны что-то для этого делать, чтобы повышать статус науки? 

А.А.К.: Сами университеты, разумеется, должны делать и делают, как во все времена. А вот что касается поддержки, у меня не очень много надежд на бизнес, поскольку бизнес всегда оперирует материальными категориями, и если мы непосредственно прибыль кому-то не даём, а гуманитариям это сделать довольно сложно, то здесь и на большую поддержку рассчитывать довольно сложно. Культура не может быть востребована узко прагматически, она всегда имеет дальние стратегические прицелы, хотя те же бизнесмены, если они обращены к культуре сами, чувствуют насколько культура им помогает даже в их деятельности, ведь они и стали многие бизнесменами от того, что владели определенной культурой и это позволило им не быть узкими специалистами и найти себя в этом меняющемся мире. 

А.П.К.: Как правило, бизнесмены имеют высшее образование в нашей стране. 

А.А.К.: Конечно, как правило, да. Я думаю, что воздействие государства на образование, на науку наиболее эффективно, не потому, что мы паразитически обращаемся постоянно к помощи государства и должны уповать на это, государство, более чем кто- либо, должно быть заинтересованно в развитии всего общества, как целого и видеть дальние цели, которые не видит каждый отдельный представитель бизнеса.

А.П.К.: Вот у вас, например, в университете есть эндаумент фонд - это фонд, куда представители бизнеса вносят какие-то деньги и потом университет начинает получать дивиденды и тратить их на какие-то свои нужды. 

А.А.К.: Я не очень компетентно могу на это отвечать, я знаю, что наши соседи по факультету, факультет коррекционной педагогики в этом отношении делают что-то интересное, и они востребованы, потому что они работают с детьми-инвалидами. Это слабослышащие или вообще не слышащие, незрячие, имеющие разные формы инвалидности и проблема трудоустройства, адаптации этих людей в обществе - это серьёзная проблема в целом государства и бизнеса в том числе, поскольку в определенных областях удаётся этих людей очень успешно привлечь, благодаря тому, что есть такая подготовка, а у нас факультет коррекционной педагогики - это бывший факультет дефектологии, он очень успешный.

А.П.К.: Там бизнес участвует в плане каких-то пожертвований?

А.А.К.: И подготовке для определенных предприятий тех людей, которые в других условиях не были бы обществом востребованы и они были бы напротив обузой для общества, потому, что мы знаем, что инвалиды многие по вагонам метро ездят и собирают милостыню, хотя очень крепкие мужчины бывают. Такого рода мужчины и в Паралимпийских играх участвуют, точно также они и профессионально, социально могут быть востребованы и это опять же одна из задач образования и государственной власти, и бизнеса одновременно. 

А.П.К.: Спасибо большое.